Александр Листовский - Конармия [Часть первая]

Конная лава стремительно приближалась к окопам. Уже были видны бегущие толпы солдат. Сжимаясь в клубок и распластываясь в воздухе, лошади прыгали через окопы.

Конная армия тремя колоннами повалила в прорыв…

Шел пятый час дня 7 июня. Генерал, командующий польским фронтом на Украине, сидел у стола в тяжелом кожаном кресле и, нервно переставляя пепельницу с места на место, говорил начальнику штаба:

— Но это же исторический скандал, полковник. Где это видано, чтобы штаб двое суток находился без связи с войсками! Я совершенно дезориентирован. Что происходит на фронте? Где противник? Где наши войска? — Генерал с видом крайнего недоумения развел руками и откинулся в кресле. — А донесения? — продолжал он, помолчав. — Они противоречат одно другому: один доносит о том, что наши войска перешли в наступление; другой — о прорыве Буденным фронта под Сквирой; третий… третей вообще ничего не доносит. Кому верить, полковник?

— Связь сегодня будет восстановлена, — сказал начальник штаба уверенно. — Согласно вашему приказу я выслал бригаду Савицкого. Она выловит партизан и восстановит связь.

Они помолчали.

— Послушайте, — вдруг сказал генерал с озабоченным видом, — а что, если Буденный действительно прорвал фронт под Сквирой! — Он поднялся и подошел к карте. — Да-а… — Генерал прикинул на глаз расстояние. — До Сквиры отсюда около ста километров. Интересно знать, где он может находиться в настоящее время? — проговорил он в раздумье.

Ответ донесся извне. В окнах сильно дрогнули стекла. Далекий гул прокатился за городом. На столе настойчиво загудел телефон.

Генерал взял трубку.

— Да, да, да, командующий… Что? Как они попали сюда? В двух километрах от города?.. Ближе?.. Гм… Вы слушаете меня? Немедленно двинуть к восточной окраине два маршевых батальона… Что? Да, я выезжаю.

Генерал взял со стола портфель с документами и в сопровождении полковника вышел из комнаты.

Но едва они успели спуститься по лестнице к стоявшему у подъезда автомобилю, как по улице послышался быстрый конский топот. К штабу фронта скакал улан без фуражки.

— Большевики! Большевики! — кричал он отчаянным голосом.

Где? — спросил генерал, когда улан с ходу остановился подле машины.

— Разрешите доложить, пане генерал…

— Короче! Где большевики?

— Да вот они, пане генерал! — показал улан в глубину улицы.

Генерал увидел маленькие фигурки солдат в серых мундирах. Они перебегали, часто" отстреливаясь. Не ожидая приказаний, шофер включил газ.

Генерал и полковник поспешно сели в машину. Как раз в эту минуту из переулка показалось несколько всадников. Передний, в фуражке, с короткими щеточками усов на полном, искаженном гневом лице, увидя отъезжающую машину, пустил во весь мах большую рыжую лошадь в белых чулках.

— Стой! Стой! — крикнул он, выхватывая револьвер из кобуры.

Щелкнул выстрел. С генерала слетела фуражка.

Машина рванулась и, взвыв мотором, на полной скорости помчалась по улице…

Когда Харламов вместе с другими бойцами вбежал в большой двор тюрьмы, в маленьких окошечках верхнего этажа показались первые языки пламени. Огонь с шумом вырывался наружу. Над крышей поднималась туча густого, как смола, дыма. Двор был забит красноармейцами, ломившимися в закрытые двери.

— Это, товарищи, не иначе жандармы подожгли. Чисто цепные собаки, эти жандармы. За глотку зубами рвут, людоеды, — говорил случившийся тут человек в замасленной блузе, по виду рабочий.

Харламов огляделся. У наваленного грудой булыжника лежали лопаты и лом. Он схватил лом и со словами: «А ну, ребята, за мной» — бросился к железным дверям. Заглушая все звуки, над двором пронесся пронзительный крик. За одной из решеток верхнего этажа показалось бледное лицо. Размахивая руками, человек кричал что-то. За его спиной вспыхнуло пламя. Человек еще раз взмахнул руками и с воплем скрылся в дыму.

— Товарищи! Да что ж это? Люди горят! А ну, братва, нажимай! — закричали вокруг.

Двери с грохотом рухнули. Обгоняя друг друга, бойцы рассыпались по коридорам тюрьмы.

Митька Лопатин, захваченный общим порывом, метался от камеры к камере, сбивал замки и, надрывая голос, кричал:

— Выходи, товарищи! Выходи на свободу!

Из камер появлялись люди в лохмотьях.

— Товарищи, милые! Ох, братцы дорогие, не думали живыми уйти! — говорили они, кто обнимая бойцов, кто не имея сил подняться и выползая в коридор. На их опухших лицах голодным блеском светились глаза…

Харламов бежал по верхнему коридору. За поворотом слышался стук. Двое бойцов — высокий и низенький — били прикладами в железную дверь, преграждавшую ход в другую половину коридора.

— Вы что, ребята? — спросил Харламов.

— Горит там, а ее никак не откроешь, — сказал высокий боец, показывая винтовкой на дверь.

— И люди кричали, — подхватил низенький. Только теперь Харламов заметил, что из-под двери тянулись тонкие струйки едкого дыма.

— Пусти! — Он размахнулся, всадил лом в засов и сильно рванул его на себя. Петля не поддавалась. Тогда он навалился всем телом на лом. Лицо его от напряжения стало багровым, на лбу проступили мелкие капельки пота. Наконец под его руками что-то мягко подалось. Харламов взглянул на засов и зло выругался — он погнул лом. Высокий боец с почтительным удивлением взглянул, на него.

— Ну и силища же, черт! — пробормотал он вполголоса.

За дверью послышался стон.

— А ну, братко, позволь! — сказал позади Харламова Дерпа. Он схватил лом и со страшной силой рванул его вниз. Треснув, засов разломился. Дерпа вместе с дверью влетел в камеру. Падая, он заметил лежавших у стены людей в кандалах…

На большом тюремном дворе шумела толпа освобожденных из плена. Конармейцы оделяли хлебом товарищей. Сизые волны табачного дыма плыли над головами бойцов.

— Ведут! Ведут! — послышались голоса.

В глубине двора толпа расступилась, освобождая кому-то дорогу. В наступившей тишине слышались тяжелая поступь и звенящие звуки оков. К воротам медленно подвигалась группа людей.

Двое бойцов вели под руки изможденного, заросшего человека в ножных кандалах. Посреди двора он остановился и поднял над головой иссохшую руку.

— Товарищи… дорогие… — чуть слышно прерывистым от слабости и волнения голосом заговорил человек. — Мы верили, что вы придете… и ждали вас… Великое вам спасибо! — Его голос окреп, глаза заблестели. Он простер руку вперед и продолжал: — Идите так же смело к победе! Беспощадно добивайте наемников капитала!.. Они хотят повернуть историю вспять, но этого не будет! Не будет! Мы, большевики, отвоевали Россию у богатых для бедных, у эксплуататоров для трудящихся и никогда никому не отдадим завоеванного кровью лучших сынов трудового народа… — Человек замолчал и, прикрыв глаза, тяжело опустился на руки бойцов.

— Второй эскадрон, выходи! — крикнул Ладыгин, вбегая во двор.

Бойцы шумной ватагой повалили на улицу.

— Вихров, ко мне! Бери взвод, оцепи этот квартал, — быстро распоряжался Ладыгин. — А я с остальными зайду с той стороны. Тут, говорят, штабные попрятались…

Снимая на ходу винтовки, конармейцы побежали по улице.

Кузьмич с замешкавшейся во дворе небольшой группой бойцов, среди которых оказался и Харламов, пустился догонять эскадрон.

Он впереди всех кинулся напрямик. Из-за угла дома прямо на него набежал маленький человек в котелке.

— Проше пана товарища, — бойко заговорил человек, принимая Кузьмича за начальника. — Проше пана — здесь дефензива. — Он показывал рукой на открытые окна большого дома, откуда доносились пьяные голоса, топот и пронзительные звуки окарино [33].

— Дефензива? — Кузьмич недоуменно посмотрел на него. — А что это — дефензива?

— Жандармы, проше пана товарища. Жандармы, проше пана, суть наиперши злодеи.

— А… Понятно. — Кузьмич понимающе кивнул головой. — Ребята, здесь жандармы! — крикнул он подбежавшим бойцам. — За мной!

Он взбежал на крыльцо, у самых дверей пропустил всех вперед и, угрожающе шевеля усами, вошел в дом последним.

В первой комнате лежало вповалку несколько человек в голубых мундирах.

— Мертвые, что ль? — недоумевая, сказал Харламов.

— Пьяные они! — закричал Кузьмич, нагибаясь и нюхая воздух. — Факт! Ишь, дух какой!

Харламов осторожно приоткрыл дверь в соседнюю комнату. За уставленным бутылками столом сидел тучный жандармский вахмистр. Двое жандармов, грохоча коваными сапогами, тупо плясали польку. Третий, сидя у окна и покачиваясь, играл на окарино.

— Руки вверх! — крикнул Кузьмич, выхватывая шашку из ножен. — Бери их, братва!

Вахмистр, упираясь широко расставленными руками и пошатываясь, поднялся из-за стола.

— Кто ты ест? — захрипел он. — Кто ты ест, лайдак? Пся твоя мать!